Как уже было сказано, важнейшим обстоятельством, определяющим, будет ли происходит в конкретной ситуации научение через уподобление, являются последствия наблюдаемого поведения — то, какое подкрепление получила модель. С другой стороны, научение путем наблюдения наиболее эффективно, когда обучающийся имеет какую-либо причину, чтобы захотеть воспроизвести данное поведение. Внимание и представление могут быть полезными в научении, перейти же к действиям легче, когда есть причина воспроизвести данный конкретный вариант поведения. Хотя наблюдение за другими может научить нас, как делать что-то, мы можем не иметь желания производить необходимые действия. Один человек может наблюдать, как другой работает бензопилой или чистит пылесосом ковер, и не иметь никакой нужды воспроизводить какую-либо из этих деятельностей. Большинство сторонних наблюдателей обычно совсем не хотят подражать строительному рабочему, которого они видят. Однако когда мы видим и запоминаем подкрепление, полученное моделью, то ситуация в корне меняется. Так, наблюдение за тем, как некто бывает наказан за свое поведение, уменьшит вероятность того, что мы сами попробуем сделать что-либо подобное. Например, если на ваших глазах одноклассник, пытавшийся задать вопрос, получил строгое внушение от профессора, вы, вероятно, научитесь не задавать вопросы в этом классе. Таким образом, уподобление делается возможным благодаря наблюдению за соответствующей деятельностью, подходящему кодированию событий для представления в памяти, действительному воспроизводству поведения и достаточной мотивации. Мышление Люди обладают громадной способностью к символическому творчеству, которая служит им «мощным инструментом для понимания окружающей среды, а также для создания и регулирования событий окружающей среды, затрагивающих практически каждый аспект их жизни» (Bandura, 1994b, p. 62). Использование символов, особенно языка, позволяет нам «превращать мимолетные переживания во внутренние образцы, служащие руководством к будущим действиям» (Bandura, 1986, р. 18). Такая трансформация придает некоторую последовательность и структуру системе «я» (self system). Без этой способности люди всего лишь реагировали бы на возбуждения, исходящие от органов чувств и не могли бы предсказывать события, создавать новые идеи и использовать внутренние стандарты для оценки своих настоящих переживаний. Люди обладают способностью рефлективного самосознания (reflective self-consciousness), они не просто мыслят, но могут думать о мышлении. «Люди формируют убеждения относительно того, что они способны сделать, они предвидят возможные последствия предполагаемых действий, ставят перед собой цели и таким образом планируют свою деятельность, чтобы она принесла желаемый результат» (Bandura, 1991b, p. 248). Итоги главы - Социально-когнитивная теория Бандуры придерживается точки зрения, что деятельность человека есть продукт множественного действия событий окружающей среды, поведения человека и свойств его личности, особенно мышления. Бандура рассматривает деятельность людей в терминах реципрокного детерминизма (reciprocal determinism), который предполагает тройственное взаимодействие окружающей среды, поведения и личности (Bandura, 1977, 1982а, 1986). - Три реципрокных фактора не обязательно вносят одинаковый вклад в мышление и поведение. В разное время и при разных обстоятельствах любой из них может оказаться наиболее сильным. Но ни один из факторов не определяет поведение всегда. Все три действуют постоянно, влияя друг на друга. - Два важных фактора окружающей среды, которым теоретики других направлений часто не уделяют должного внимания, — это случайные встречи (chance encounters) и случайные события (fortuitous events). Бандура считает, что многие из влияний, имеющих решающее воздействие на нашу жизнь, берут начало в этих незапланированных и неожиданных событиях. Однако как только такие события происходят, они входят в тройственную модель так же, как и запланированные события. - Как существа, обладающие мышлением, мы способны использовать символы, и особенно язык, чтобы превратить кратковременные переживания в относительно постоянные образцы поведения. Это придает некоторую стабильность системе «я» (self system). Под системой «я» подразумеваются сознательные структуры, позволяющие нам замечать, оценивать и регулировать свое поведение. - Мы имеем ограниченную способность к саморегуляции и можем использовать для этого как внешние, так и внутренние факторы. Внешние факторы дают нам стандарты для оценки своего поведения (standards for evaluating our behavior), а также внешние подкрепления (external reinforcement) в форме наград, получаемых от других. Внутренние факторы саморегуляции включают: 1) самонаблюдение, 2) процесс вынесения суждений и 3) реакцию на себя.
Истинная ценность Маслоу как психолога-теоретика заключается в его интересе к таким сферам функционирования человека, которые большинство других ученых почти полностью игнорировали. Он один из немногих персонологов, кто серьезно исследовал позитивные измерения человеческого опыта и, что важно, сформулировал свои идеи как для широкого круга общественности, так и для своих эрудированных коллег-психологов. Он предвидел общество, которое позволило бы нам поднять нас и наше отношение друг к другу на истинно гуманистический уровень, основанный на достижениях психологии. Для Маслоу конечная ценность психологии состоит именно в этом: «Если мы умрем в другой войне или если мы будем оставаться напряженными, невротичными и тревожными в нарастающей холодной войне, то это благодаря тому, что мы не понимаем себя и друг друга. Улучшите природу человека, и вы улучшите все... Нам нужна психология...» (Maslow, 1956, р. 227). Эти слова, написанные почти 40 лет назад, звучат актуально и сегодня, когда мы приближаемся к новому столетию, исполненные новых надежд на перспективы развития человеческого общества. Резюме Гуманистическая психология, или движение третьей силы, положила начало изображению человечества, радикально отличному от изображения его в психоанализе или бихевиоризме. Находясь под влиянием эксзистенциальной философии, гуманистическая психология в качестве своих основных принципов выдвигает трактовку личности как единого целого, несообразность исследований на животных, восприятие человека как существа положительного и созидательного в своей основе, и делает акцент на изучение психического здоровья. Будучи основным направлением гуманистической психологии, теория Абрахама Маслоу описывает человеческую мотивацию в терминах иерархии потребностей. Низшие (более основные) потребности в иерархии должны быть разумно удовлетворены прежде, чем потребности высокого уровня становятся доминантой побудительных сил в поведении человека. Вот иерархия потребностей по Маслоу в порядке их доминирования или необходимости: 1) физиологические; 2) безопасность и защита; 3) принадлежность и любовь; 4) самоуважение; 5) самоактуализация. Гуманистическая природа теории Маслоу особенно ярко проявляется в концепции самоактуализации, стремлении к наивысшей реализации своего потенциала. Маслоу также различал две большие категории мотивов человека: дефицитарные мотивы и мотивы роста. Дефицитарные мотивы нацелены на снижение напряжения, тогда как мотивация роста (также называемая метамотивацией) нацелена на повышение напряжения посредством поиска новых и волнующих переживаний. Маслоу перечислил несколько метапотребностей (например, истина, красота и справедливость), с помощью которых описал самоактуализирующихся людей, и выдвинул теорию, что эти потребности биологически заложены в людях так же, как и дефицитарные потребности. Неудовлетворение метапотребностей вызывает метапатологии. Апатия, цинизм и отчуждение — вот некоторые из большого количества симптомов, указывающих на метапатологии, отмечаемые у людей, потерпевших неудачу в удовлетворении своих метапотребностей.
Или ницшевский сумеречный, на канате тончайшем одноголосый нигилизм здесь вовсе — даже в парадоксальном совпадении — не к месту? Или — ибо и так всерьез говорят — при всей нашей захлебывающейся сообщной тяге к шири ермацкой (и соловецкой), к размаху (и вспыху) аввакумовскому, к гоголевскому колесящему (или ведьминскому) простору сама по себе голая воля ради воли человеку русскому — и, конечно, русскому страстотерпцу — не нужна и не свойственна? Что ж, не только, по-видимому, ледяные пустыни полнятся этими хоровыми сибирскими песнями*... * Что наркоманически уносящая «до конца света» воля оборачивается для несомого клеткой беспросветной неволи, знает нынче каждый младенец и давно навязло в зубах. Но на что бедолаге прописная мораль? Нет, не в том дело. Не там, может быть, и его непоправимейшая беда... Кто ж не видит, что перед этими песнями, их прощальным и безымянным, тянущимся «в один голос» обозом о человеке русском толковать не пристало, да и слыхом ведь больше о нем не слыхать: только мнутся и топчутся перед тем голым местом очумелые кучки и кучищи «лиц русской национальности»?