Самоэффективность не относится к способности реализовать основные двигательные функции, такие как ходьба, способность дотягиваться или хватать. Также эффективность не подразумевает, что мы действительно можем осуществить означенные действия без чувства тревоги, страха или подавленности, она всего лишь суждение, верное или неверное, о том, можем ли мы выполнить требуемые действия. И наконец, суждения об эффективности — не то же, что желание или стремление (Bandura, 1982с). Высокая или низкая самоэффективность в сочетании с благоприятными или неблагоприятными условиями окружающей среды позволяет сделать четыре возможных варианта предсказаний (Bandura, 1982с). Когда самоэффективность высока и условия окружающей среды благоприятны, наиболее вероятен успешный результат. Когда низкая эффективность сочетается с благоприятными условиями, человек может впасть в депрессию, видя, как другие преуспевают в делах, которые для него самого кажутся слишком сложными. Когда люди с высокой самоэффективностью встречаются с неблагоприятной ситуацией, они обычно умножают свои усилия, стараясь изменить окружающую среду. Они могут использовать протест, социальную активность или даже силу, чтобы добиться необходимых перемен, но если все их попытки проваливаются, тогда, как предполагает Бандура, они либо откажутся от своего способа действий и найдут другой, либо будут искать более благоприятную среду. И наконец, когда низкая самоэффективность сочетается с неблагоприятной окружающей средой, человек ощущает апатию, считает себя беспомощным и склонен мириться со своим положением. Например, мелкий служащий с низкой самоэффективностью, знающий, как трудно стать президентом компании, будет чувствовать нерешительность, не захочет и не сможет предпринимать какие-либо реальные попытки добиться аналогичных, но меньших целей. Но хотя представления самоэффективности оказывают мощное влияние на нашу деятельность, нельзя тем не менее считать, что поведение определяется только этими представлениями. Самоэффективность, совместно с окружающей средой, предыдущим поведением и другими характеристиками личности, среди которых особенно важны ее ожидания относительно результатов своих действий, определяют наше настоящее поведение. В тройственной модели реципрокного детерминизма, согласно которой окружающая среда, поведение и личность взаимно влияют друг на друга, самоэффективность относится к характеристикам личности (P). Факторы самоэффективности Самоэффективность возникает, увеличивается или уменьшается в зависимости от одного из четырех факторов или от их комбинации: (1) опыта непосредственной деятельности, (2) косвенного опыта, (3) мнения общества, (4) физического и эмоционального состояния человека (Bandura, 1995 а). Информация о себе самом и об окружающем мире, полученная из перечисленных источников, обрабатывается сознанием и, совместно с воспоминаниями о прошлом опыте, воздействует на представления о самоэффективности. Кроме того, самоэффективность подвергается влиянию внутренних стандартов поведения. Непосредственный опыт Наиболее сильное воздействие на самоэффективность оказывает опыт непосредственной деятельности (mastery experiences), то есть воспоминания о том, что нам приходилось делать в прошлом (Bandura, 1986, 1995 а). Как правило, успешные действия повышают самоэффективность, тогда как неудачи способны понизить ее. Из этого общего утверждения следуют шесть выводов. «Те, кто обладает сознанием высокой самоэффективности, мысленно представляют себе удачный сценарий, обеспечивающий позитивные ориентиры для выстраивания поведения и осознанно репетируют успешные решения потенциальных проблем» (A. Bandura «Regulation of cognitive processes through perceived self-efficacy», DP № 25, 1989, p. 729). Во-первых, успешное выполнение задачи повышает самоэффективность в прямой зависимости от ее сложности. Хорошо подготовленный теннисист не увеличит намного свою самоэффективность, выиграв у заведомо более слабого партнера, но значительно повысит ее, сыграв вничью с сильным соперником.
Ожидания, тревоги, стереотипы, ложный оптимизм или пессимизм также оказывают меньшее влияние на восприятие самоактуализирующегося человека. Маслоу назвал такое неискаженное восприятие «бытийным, или Б-познанием». С высоко объективным восприятием связано и то, что самоактуализирующиеся люди более толерантны к противоречивости и неопределенности, чем большинство людей. Они не боятся проблем, которые не имеют однозначных правильных или ошибочных решений. Они приветствуют сомнение, неопределенность и нехоженые пути. 2. Приятие себя, других и природы. Самоактуализирующиеся люди могут принять себя такими, какие они есть. Они не сверхкритичны к своим недостаткам и слабостям. Они не отягощены чрезмерным чувством вины, стыда и тревоги — эмоциональными состояниями, которые вообще столь присущи людям. Самоприятие также четко выражено на физиологическом уровне. Самоактуализирующиеся люди принимают свою физиологическую природу с удовольствием, ощущая радость жизни. У них хороший аппетит, сон, они наслаждаются своей сексуальной жизнью без ненужных запретов. Основные биологические процессы (например, мочеиспускание, беременность, менструация, старение) считаются частью человеческой природы и благосклонно принимаются. Подобным образом они принимают других людей и человечество в целом. У них нет непреодолимой потребности поучать, информировать или контролировать. Они могут переносить слабости других и не боятся их силы. Они осознают, что люди страдают, стареют и в конце концов умирают. 3. Непосредственность, простота и естественность. Поведение самоактуализирующихся людей отмечено непосредственностью и простотой, отсутствием искусственности или желания произвести эффект. Но это не означает, что они постоянно ведут себя вразрез с традициями. Их внутренняя жизнь (мысли и эмоции) чужда условности, естественна и непосредственна. Но эта нетрадиционность не ставит целью произвести впечатление, они могут даже подавить ее, чтобы не огорчать других, и соблюдать определенные формальности и ритуалы. Следовательно, они могут приспосабливаться, чтобы оградить себя и других людей от боли или несправедливости. По этой причине, например, самоактуализирующиеся люди могут быть терпимыми к принятой в различных образовательных учреждениях практике обучения, которую они считают глупой, скучной или отупляющей. Однако, когда того требует ситуация, они могут быть непримиримыми даже под угрозой остракизма и осуждения. Короче, они не колеблясь отклоняют социальные нормы, когда считают, что это необходимо. 4. Центрированность на проблеме. Маслоу считал, что все обследованные им личности без исключения были привержены какой-то задаче, долгу, призванию или любимой работе, которую они считают важной. То есть они не эго-центрированы, а скорее ориентированы на проблемы, стоящие выше их непосредственных потребностей, проблемы, которые они считают для себя жизненной миссией. В этом смысле они скорее живут, чтобы работать, а не работают, чтобы жить; работа субъективно переживается ими как их определяющая характеристика. Маслоу сравнивает поглощенность самоактуализирующихся людей работой с любовным романом: «работа и человек, кажется, предназначены друг для друга... человек и его работа подходят друг другу и принадлежат друг другу как ключ и замок» (Maslow, 1971, p. 301-302). Самоактуализирующихся людей также очень интересуют вопросы философии и этики. Они живут и работают в сфере широчайшей компетенции, стремясь посвятить себя надличностной «миссии» или задаче. Такой стиль жизни означает, что они не обращают внимание на тривиальное, незначительное, и это позволяет им четко отделять важное от неважного в этом мире.
X. — Еще один из ваших банальных снов? — Судите сами... В двадцатые годы неподалеку от Москвы, на Урале, на Украине, в Поволжье весьма многочисленные толстовцы, преимущественно из крестьян, объединились в сельскохозяйственные коммуны. В начале «коллективизации» или даже чуть раньше, когда придирки и преследования властей стали невыносимы, эти коммунары, одновременно с различными сектантами, народом работящим, стали покидать родные места, переселяясь в поисках спасения — и, разумеется, не без предварительной санкции Москвы — на девственные земли в глубинах Сибири, особенно по берегам Томи, почти на краю непролазной тайги... Сделаю сразу же отступление. Чтобы оценить как следует эпоху в самой ее чрезмерности, поскольку она-то, воистину без предела, и составляет наш единственный измерительный ориентир, задумайтесь, к примеру, над следующим: кто из живущих на Западе, даже среди «понимающих и сочувствующих», способен не то что поверить (а мы сами смогли бы?), но хотя бы отдаленно или гипотетически вообразить, что кое в каких деревнях, затерявшихся в непроходимо-дремучей сибирской глуши, крестьяне-старообрядцы на протяжении десятилетий после 1917 года сумели уберечься от всякой связи и соприкосновения с вездесущими щупальцами «советской власти», в неописуемых, поистине героических лишениях сохранив нетронутыми свою бесцерковную веру, свои нравственные и бытовые устои, свои исконные ремесла и образ жизни, вплоть до старинной, довольно грубой, зато простой домотканой одежды и еще более редкостных русских имен, давным-давно позабытых в стране, — и все это по сию пору, пока совсем в наши дни, лет семь или восемь назад, не открыл их некий официальный «защитник природы»?.. Такого спасительного уединения, увы, не дано было нашим мирным, кротким и не менее стоическим толстовцам. В 1931—33 годах их деревни, уже вполне процветающие, состояли под неусыпным надзором, находясь по соседству, километров за двадцать, с почти новым, охваченным бурной стройкой, возводимым безрадостными усилиями заключенных городе, бывшем поселке Кузнецке, который нарекли при вторичном рождении Новокузнецком, затем к вящей славе торжественно перекрестили в Сталинск и в котором царило сперва деревянное и незамысловатое, а впоследствии, как полагается, каменное и величественное здание ГПУ—НКВД. Оттуда-то, от местного начальника и всесильного заправилы Попова, которого невзирая на его усердие ликвидировали без церемоний пятилетку спустя, и исходили самые подлые и болезненные удары, достававшиеся, в частности, коммуне «Всеобщее братство». Всеобщее? Об этом трудно судить; но в коммуне братство чувствовало себя неплохо. Коллективистский и даже коммунистический идеал осуществлялся здесь сам собой, почти невзначай, и командующие власти, казалось бы, должны были этому только радоваться, тем более что в отношении поставок хлеба, их запланированной безотказности прожорливое или, лучше сказать, ненасытное, а то и вовсе опустошительное государство могло, как выяснилось, положиться спокойно на этих довольных совместной жизнью и близостью к земле людей. Преткновение, впрочем, заключалось в том, что объединила их совокупность общих, у Толстого заимствованных идей, в том числе непреклонное, без компромиссов, хотя и без малейшего вызова, неприятие любого государства, построенного на насилии. И потому не только не соглашались они, убежденные вегетарианцы, убивать скот и участвовать в мясозаготовках, но, избегая всячески, лишь бы оставили их в покое, проявлений открытой враждебности к большевистскому «строю», также и не признавали у себя никакого управления, кроме собственного, не хотели для своих детей никакой школы, кроме ими же созданной, с учителями, разделявшими полностью их убеждения и повседневный быт, не голосовали во время «государственных выборов», не подписывались на непременные военные займы и уклонялись от обязательной военной пропаганды, а службе в армии предпочитали, как правило, испытание тюрьмой. Обо всем этом они сами же предупреждали заранее высокостоящие московские инстанции, где заседали еще в качестве партийной совести кое-какие «старые большевики»... но что могли бы они для коммунаров сделать и как — согласно собственным заверениям — помочь, даже если бы — вероятность ничтожная — того пожелали? И поскольку их обещания особого, снисходительного в свирепой заварухе статуса так и не были выполнены, приехавшая из деревни делегация о них еще раз напомнила и попросила для коммуны охранную грамоту в виде точного, скрепленного нужной подписью и правильной печатью документа. Результат был, однако, плачевный и прямо-таки катастрофический: ходатаи с первых же фраз натолкнулись на ледяное, трусливо-уклончивое безразличие сановных марксистов, которые, вооружившись коварством немногословным, но явно угрожающим в намеках и недомолвках, поскорее выпроводили этих бесполезных, быть может, небезопасных и, конечно же, «идеологически» тлетворных просителей. А тем временем всемогущий в Сталинске Попов лез из кожи вон, обремененный неисправимейшими мужиками, которые вдобавок на своих собраниях уже вовсе не в меру распускали языки: мало было им обсуждения текущих дел и хозяйственных изобретений — они на этом так просто не останавливались, а забирались следом в запутанные дебри этики, поминая в ряду с бесценным Толстым имена Эпиктета, Шопенгауэра и Ганди. Административные придирки, чекистские выходки, угрозы, тайные убийства, яростные нападки газет, попытки вербовки доносчиков, — все было пущено в ход, чтобы согнуть в три дуги беззащитных строптивцев и преобразить их свободный союз в еще одну ячейку колхозного рабства. Напрасный труд! И вот однажды, в холодный осенний день 1933 года, изумленные и встревоженные коммунары видят въезжающий в их деревню длинный порожний обоз с оперативным отрядом НКВД. Неутомимый Попов думал, думал и нашел-таки хитроумное средство, чтобы избавить себя от обузы нежелательного элемента. Средство тоже элементарное: высылка! Но не какая-нибудь, а что надо. Все триста человек без исключения — женщины, мужчины, старики, дети — должны незамедлительно, не слишком мешкая и не трясясь над своим барахлом, погрузить на телеги самое необходимое, покинуть с надежной охраной насиженные места, добраться до ближайшей станции, затем, как следует набитые в товарные вагоны, проследовать до Новосибирска, а оттуда, по-прежнему на север, но теперь уже на баржах, спуститься вниз по течению Оби и, наконец, — в лохмотьях, голодные, при наступлении самой лютой зимы — выгрузиться и остаться в местности дикой, бесплодной и непроходимой. Устраивайтесь! Плодитесь и умножайтесь!.. Мы ничего больше не знаем об этих несчастных — ничего, кроме одной-единственной несомненности: подстерегавшая их на берегу смерть оказалась, конечно же, более или менее скоропостижной...
