Во-первых, это предполагает, что люди главным образом ориентированы на будущие, а не на прошлые или настоящие события их жизни. Фактически Келли утверждал, что все поведение можно понимать как предупреждающее по своей природе (Kelly, 1963). Он также отмечал, что точка зрения человека на жизнь преходяща, она редко бывает сегодня такой же, как была вчера или будет завтра. В попытке предвидеть и проконтролировать будущие события человек постоянно проверяет свое отношение к действительности: «Прогноз делается не просто ради него самого; он проводится так, чтобы будущую реальность можно было лучше представить. Именно будущее беспокоит человека, а не прошлое. Он всегда стремится к будущему через окно настоящего» (Kelly, 1955, р. 49). Второе следствие уподобления всех людей ученым — это то, что люди обладают способностью активно формировать представление о своем окружении, а не просто пассивно реагировать на него. Как психолог рационально формулирует и проверяет теоретические представления о наблюдаемых явлениях, так и человек, не принадлежащий к этой профессии, может толковать и объяснять свое окружение. Для Келли жизнь характеризуется постоянной борьбой за то, чтобы осмыслить реальный мир опыта; именно это качество позволяет людям творить их собственную судьбу. Люди не нуждаются в том, чтобы быть рабами своего прошлого опыта или актуальной ситуации — если только они сами не соглашаются с таким истолкованием собственной персоны. Короче, человек не контролируется настоящими событиями (как предлагает Скиннер) или прошлыми (как предлагает Фрейд), а скорее контролирует события в зависимости от поставленных вопросов и найденных ответов. Теория личностных конструктов: основные концепции и принципы В основе когнитивной теории Келли лежит способ, с помощью которого индивиды постигают и интерпретируют явления (или людей) в своем окружении. Назвав свой подход теорией личностных конструктов, Келли концентрирует внимание на психологических процессах, которые позволяют людям организовать и понять события, происходящие в их жизни. Личностные конструкты: модели для действительности
Shibayama, Z. (1970). A flower does not talk. Tokyo: Tuttle. Soeng Mu, S. (1991). Heart sutra: Ancient Buddhist wisdom in the light of quantum reality Cumberland, Rl: Primary Point. Spiegelman, J., & Miyuki, M. (1985). Buddhism and Jungian psychology. Phoenix, AZ: Falcon Press. Stryl, I., & Ikemoto, T. (Eds. and Trans.). (1963). Zen: Poems, sermons, anecdotes, interviews. New York: Doubleday (Anchor Books). Suzuki, D. T. (1956). Zen Buddhism. New York: Doubleday (Anchor Books). Suzuki, D. T. (1959). Zen and Japanese culture. New York: Pantheon. Suzuki, D. T. (1960). Manual of Zen Buddhism. New York: Grove Press. Suzuki, D. T. (1964). An introduction to Zen Buddhism. New York: Grove Press. Suzuki, S. (1970). Zen mind, beginner's mind. New York: Weatherhill. Suzuki, D. T. (n.d.). Teachings and disciplines of Zen. (Lecture). San Rafael, CA: Big Sur Recordings.
X. — Что же тут невероятного? Как всякий образ... — Нет уж, какой там у Вия образ! Тема, правда, обогатит бедных школьников, которым, быть может, — не в Миргороде, так в Москве — придется однажды писать сочинение: «Образ Вия — пример для несгибаемых большевиков». Либо что-нибудь наподобие этого. В самом деле, представляете ли вы себе Вия согнувшимся? То-то! С равным успехом можно наводнить его двойниками «фильм ужасов» или, еще лучше, записать его в число стоических бекеттовских персонажей... Впрочем, вы сами на этот счет выразились вполне недвусмысленно. И если говорить серьезно, — а тут нужно взвешивать слова не на шутку, — должен признаться, что, слушая вас, я изрядно поколебался в своем искушении. Ну а что если Вий, говорю я себе, в историческом множестве не распыляется и серийно не воспроизводится, потому что вообще лишен такого чудесного или чудовищного механизма, который позволил бы ему хоть раз в ком-то с дьявольской точностью автоматически повториться? Что осталось бы от его искусственности, а с ней и от его сатанинской механики, когда бы гоголевское слово не вырвало его сплошным куском из нерасчленимой стихии и, проведя с чужой помощью на место действия, не поставило куда надо? Такая постановка вопроса законно покажется вам абсурдной, но почему же тогда, — это ли не абсурд? — несусветный Вий, уже вытащенный на свет, уже взору явившийся в виде плотной и властной фигуры, остается, однако, какой-то бесформенной, неотесанной и, главное, собственного содержания не имеющей глыбой, от которой любые заклинания отскакивают, как от стенки горох, ибо наталкиваются, по-видимому, — это было бы еще полбеды, — не на железное сверхмогущество призрака, не на его сверхчудовищную растительную живучесть, а просто-напросто на отсутствие в нем какого-либо объекта для их точной, прицельной, демонологией выверенной техники?..
