--- Необходимые и достаточные условия Некоторые аспекты роджерсианской терапии достаточно легко усвоить, и их действительно используют многие психотерапевты. Но гораздо труднее приобрести личностные характеристики, обязательные для эффективности подобной терапии. Способность по-настоящему присутствовать рядом с другим человеком — понять страдания человека и поддерживать в нем уверенность в его росте — это достаточно трудновыполнимое требование к личности психотерапевта. Позднее Роджерс сформулировал то, что он называл необходимыми и достаточными условиями успешной терапии. Его гипотеза, изложенная в форме алгоритма если/то, заключалась в следующем: «ЕСЛИ 1. Клиент испытывает психические страдания или неудовлетворенность. 2. Контактирует с психотерапевтом. 3. Терапевт сохраняет соответствие во взаимоотношениях. 4. Терапевт сохраняет безусловное позитивное отношение к клиенту. 5. Терапевт эмпатически понимает опыт клиента и передает клиенту свое понимание.
Allport G. W. (1961). Pattern and growth in personality. New York: Holt, Rinehart and Winston. Allport G. W. (Ed.) (1965). Letters from Jenny. New York: Harcourt, Brace & World. Allport G. W. (1966). Traits revisited. American Psychologist, 21, 1-10. Allport G. W. (1967). Autobiography. In E. Boring, G. Lindzey (Eds.). A history of psychology in autobiography (Vol. 5, pp. 1-25). New York: Appleton-Century-Crofts. Allport G. W. (1968a). The person in psychology: Selected essays. Boston: Beacon Press.
Со взглядами на историю и Откровение тесно связана еще одна проблема: авторитет и свобода. Лишенная истории мистика объединяет самое смиренное повиновение авторитету с самой радикальной свободой. Она одновременно является и церковной, и надцерковной. В своей глубочайшей основе она максимально индивидуалистична; она не знает никакого другого божественного откровения, кроме непосредственного соприкосновения Бога с душой; она поэтому в конечном счете выше всякого религиозного авторитета. Она чрезвычайно удалена от церковных догм, несмотря на заверения в своей правоверности, и все же она является строго церковной, потому что нуждается в защитной крыше церкви для того, чтобы спокойно вести свою тихую созерцательную жизнь. Она терпима к народным верованиям с их многообразными прорастаниями; она никогда не протестует против церковных органов власти, и если она при последовательном проведении своих идей вступает в конфликт с этими органами, то всегда готова подчиниться церковному приговору. Майстер Экхарт и Мадам Гийон, отлученные от церкви, заверяли в своей церковности; Малинос торжественно отрекся от своей мистики. И они могли сделать это с чистой совестью, потому что повиновение авторитету есть все же лишь часть мистического «разрушения», "mortificatio" («умерщвление» — лат.) и "annihilatio" (здесь «опустошение» — лат.) и в качестве такого нечто временное. На вершине созерцания Бога и единения с ним мистик свободен от всякого церковного авторитета, равно как и от всякого исторического откровения, потому что он сам стал Богом39. В то время как в мистике покорное повиновение авторитету и радикальный индивидуализм остаются неуравновешенными, у Лютера они объединяются в своеобразной гармонии. Мысль об авторитете неразрывно связана с идеей исторического откровения. Если Бог объективно проявляет себя в истории, то это требует от каждого человека безусловного повиновения его воле. Для Лютера божественное «слово» есть просто религиозный авторитет; Писание, в котором изложено божественное слово, становится для него поэтому единственной нормой веры и авторитетом, в противоположность учительской должности католической церкви, которая основывается на двойном источнике веры — Писании и традиции. В отказе от обязательной церковной учительской должности как от традиции состоит религиозно-историческое значение, которое Лютер не мог предвидеть. Католический принцип традиции и наличие живой учительской службы не было элементом, препятствующим развитию, а, наоборот, способствовало ему. Кажется, что эта учительская деятельность заботливо охраняет прочность развития, "quod semper, quod ubique, quod ab omnibus creditum est" («то, во что верят все, всегда и всюду» — лат.). В действительности в тот момент, когда наряду с Писанием был признан еще второй источник веры, пришел мощный поток чужеродных элементов, и прежде всего античной философии и мистики, в котором христианское "depo-situm fidei" (здесь «принижение, разрушение веры» — лат.) оказалось возможным и узаконенным. Только так католическая догма смогла стать тем, что она есть, по словам Гарнака — продуктом греческого духа на основе Евангелия. Евангелический принцип исключительного авторитета Писания, напротив, предполагает определенное оружие для сохранения психологической чистоты библейской религии, которая, несмотря на индивидуальные различия, что сегодня признано современной историей религии, представляет собой единый и законченный тип, который не испытал никакого влияния со стороны внебиблейского религиозного развития. Возвышение Писания до единственного религиозного авторитета имеет еще и другое значение. С первого взгляда создается видимость, что Писание будто бы представляет собой безличный авторитет в противоположность личностному авторитету живой церковной учительской деятельности, которая представлена коллегией епископов и непогрешимым папством. В действительности же за словом Писания, которому поклоняется Лютер, стоит личный авторитет пророческих гениев, которые являются носителями исторического откровения Бога. Эту мысль о личностном авторитете, опосредованном словом Писания, великой религиозной личности Творца Лютер не доводит до ясного осознания, но современный протестантизм проводит эту мысль все более четко и последовательно40. Так как пророческо-евангелическая религия не признает института церковного авторитета, а только личностный авторитет выдающегося религиозного гения, поэтому она не знает также чистого согласия с установленным и опосредованным авторитетом религиозного учения, а лишь свободное, творческое овладение глубочайшим религиозным переживанием, которое в том гении поднялось с особой силой. Августин сказал: "Ego vero evangelio non crederem, nisi me catholicae ecclesiae commoveret auctoritas" («Я даже Евангелию верю лишь потому, что меня побуждает верить авторитет католической церкви»—лаг.)41. Лютер добавил к этому: «Это было бы ложно и не по-христиански. Каждый сам по себе должен верить потому, что это слово Бога, и потому, что он сам внутренне чувствует, что это истина». «Ты должен сам в своей совести чувствовать Христа и непоколебимо верить, что это слово Бога». «Поэтому Бог должен сказать в твоем сердце: «Это Божие слово» »42.
