Несмотря на мгновенный и широкий успех книги, ее появление не было отмечено ни в одном из основных психиатрических и психологических изданий. Более того, в то время как его занятия пользовались огромной популярностью среди студентов, Роджерс был «изгоем на своем собственном факультете штата Огайо, имел самый маленький офис, вынужден был вести курсы только в свободные часы и практически не имел единомышленников» (Kirschenbaum, 1995, р. 19). В 1945 году Чикагский университет предоставил ему возможность организовать собственный психотерапевтический центр. Роджерс был его директором до 1957 года. Он уделял все больше внимания доверию (trust), что нашло отражение в демократической политике принятия решений центра. Если пациентам можно доверить решение вопросов, связанных с их собственным лечением, то уж персоналу тем более можно доверить принятие решений, касающихся обстановки, в которой он работает. В 1951 году Роджерс опубликовал книгу «Клиенто-центрированная терапия» (Client-Centered Therapy), которая содержала его первую терапевтическую теорию и теорию личности. В книге приводились некоторые исследования, подтверждавшие его выводы. Он предлагал считать в процессе лечения главной действующей силой пациента, а не психотерапевта. Этот новый взгляд на психотерапевтические отношения подвергся значительной критике, поскольку резко отличался от традиционного. Терапевтический процесс, где лечением управляет пациент, поставил под сомнение один из основных бесспорных постулатов, согласно которому психотерапевт знает все, а пациент — ничего. Значение такого подхода в других областях Роджерс подробно разъясняет в книге «Становление человека» (On Becoming a Person, 1961). Опыт работы Роджерса в Чикаго был крайне интересен и принес ему большое удовлетворение. Правда, он потерпел и неудачу, которая по иронии судьбы положительно отразилась на его профессиональных взглядах. Работая с крайне тяжелой пациенткой, Роджерс настолько углубился в ее проблемы, что был вынужден взять трехмесячный отпуск, так как находился на грани нервного срыва. Вернувшись, он прошел курс лечения с одним из своих коллег. После этого случая отношения Роджерса с клиентами стали более свободными и непосредственными. В 1957 году Роджерс перешел в Висконсинский университет, в Мэдисон, где занимался сразу и психиатрией, и психологией. Этот период был для него довольно сложным с профессиональной точки зрения, поскольку возник конфликт с кафедрой психологии. Роджерс чувствовал, что его свобода учить и свобода студентов учиться ограничиваются. «Я довольно терпимый человек, живу сам и позволяю жить другим людям, но когда они не дают жить моим студентам, это уже становится серьезной проблемой» (1970, р. 528). «Я часто благодарил судьбу за то, что в период, когда я крайне нуждался в помощи, я обучал терапевтов, которых по праву можно назвать личностями, не зависящими от меня, тем не менее всегда готовыми предложить мне эту помощь» (Rogers, 1967, р. 367). Свое растущее негодование Роджерс высказал в работе «Современные положения об обучении в аспирантуре: Страстное заявление» (Current Assumptions in Graduate Education: A Passionate Statement, 1969). Несмотря на то что работа была отклонена от публикации «Американским психологом» (The American Psychologist), она моментально распространилась среди аспирантов и получила у них огромный неформальный успех еще до того, как, в конце концов, вышла в свет. «Темой моего заявления было следующее: при подготовке психологов мы проводим неинтеллигентную, неэффективную и пустую работу, нанося вред и нашей науке , и обществу» (1969, р. 170). Вот утверждения, которые критиковал Роджерс: «1. Студенту нельзя доверять управление процессом своего научного и профессионального обучения. 2. Оценка — это обучение; обучение — это оценка.
Рассматривая иерархическую модель личности по Айзенку, следует отметить, что здесь слово «тип» предполагает нормальное распределение значений параметров на континууме. Поэтому, например, понятие экстраверсия представляет собой диапазон с верхним и нижним пределами, внутри которого находятся люди, в соответствии с выраженностью данного качества. Таким образом, экстраверсия — это не дискретный количественный показатель, а некий континуум. Поэтому Айзенк использует в данном случае термин «тип». Основные типы личности Айзенк использовал для сбора данных о людях разнообразные методы: самонаблюдение, экспертные оценки, анализ биографических сведений, физические и физиологические параметры, а также объективные психологические тесты. Полученные данные были подвергнуты факторному анализу для определения структуры личности. В своем раннем исследовании Айзенк выявил два основных типа (Eysenk, 1947, 1952), которые он назвал интроверсия — экстраверсия и нейротизм — стабильность (иногда этот фактор называют нестабильность — стабильность). Эти два измерения личности ортогональны, то есть они статистически не зависят друг от друга. Соответственно, людей можно разделить на четыре группы, каждая из которых представляет собой некую комбинацию высокой или низкой оценки в диапазоне одного типа вместе с высокой или низкой оценкой в диапазоне другого типа. Как показано в табл. 6-4, с каждым типом ассоциируются характеристики, названия которых напоминают описания черт личности. При рассмотрении природы этих четырех групп следует иметь в виду два момента. Во-первых, оба диапазона типов имеют нормальное распределение, являются непрерывными и предусматривают, таким образом, широкий спектр индивидуальных различий. Во-вторых, описания черт, присущих каждому типу, представляют собой крайние случаи. Большинство людей склонны быть ближе к средней точке — в обоих диапазонах типов — и поэтому получают не столь экстремальные характеристики, как в табл. 6-4. Таблица 6-4. Четыре категории людей, описанные Айзенком на основе выраженности двух независимых параметров Каждая категория, включая составляющие ее черты, является результатом комбинации высокого и низкого уровня интроверсии и экстраверсии с высоким либо низким уровнем стабильности и нейротизма.
С того момента, как мы обращаемся в сторону учителя, — того, кто должен изрекать здравые рассуждения, — возникает проблема говорения: что сказать, как сказать, согласно какому правилу, какой технической процедуре и какому этическому принципу? Центральным в данном вопросе является понятие paresia. Этот термин, на мой взгляд, относится одновременно как к моральному качеству (отношение ethos), так и к технической процедуре, необходимой для передачи здравого рассуждения тому, кто в нем нуждается, для того, чтобы он мог создать самого себя как субъекта, суверенного по отношению к самому себе и говорящего себе самому истину о самом себе. Чтобы ученик мог действительно воспринять здравое рассуждение должным образом, в соответствующих условиях, необходимо, чтобы это рассуждение было высказано учителем в общей форме paresia. Этимологически paresia значит «сказать все». Paresia говорит все. Однако paresia означает не столько «сказать Все», сколько искренность, свободу, открытость, благодаря которым человек говорит то, что ему надо сказать, поскольку ему хочется это сказать в тот момент, когда он испытывает желание это сказать, и в той форме, в какой он считает необходимым это сделать. Термин paresia столь тесно связан с выбором, с решением говорящего, что латиняне справедливо перевели его словом libertas. Paresia — это свобода говорящего.
