«Я являюсь радикальным бихевиористом в том смысле, что не вижу места ментальному в системе научного анализа» (Skinner, 1964, р. 106). В своем стремлении сделать жизнь более понятной Скиннер выдвинул концепцию человеческой природы, поражавшую своей прямотой, лаконичностью и полным отсутствием метафизических рассуждений. Твердо опираясь на методологию современной науки, он дал нам надежду понять самих себя, не оглядываясь на интуицию и божественный промысел. Скиннер олицетворял собой психолога-практика, чьи открытия базировались на лабораторных экспериментах над крысами и голубями. Однако после написания книги «Второй Уолден» он «решительно отказался от статуса лабораторного исследователя... и стал красноречивым публичным защитником идей бихевиоризма» (Elms, 1981, р. 478). Силу, которая двигала им в последние тридцать лет, Скиннер лучше всего выразил следующими словами: «Я продолжаю отстаивать утверждение, что только серьезное углубление познаний в области поведения предотвратит разрушение нашего образа жизни и гибель всего человечества» (1975, р. 42). Точно так же, как мысль Фрейда о том, что все мы аморальны, что нашими поступками руководит похоть и жадность, шокировала поколение викторианцев, так и утверждение Скиннера, что мы существа аморальные, действующие под влиянием внешних обстоятельств, возмутило поколение индивидуалистов, взращенных на идее восхищения личным выбором и личной независимостью. В своей поздней статье, озаглавленной «That Is Wrong with Daily Life in the Western World?» («Что неправильно в повседневной жизни западного мира?», 1986), Скиннер пишет об отдалении многих людей от своих профессий. Он приводит бесчисленное множество примеров того, как люди помогают тем, кто должен был бы помочь себе сам, как они контролируют поведение других с помощью наказания, вместо того чтобы воспользоваться подкреплениями и «подкрепляют лишь умение смотреть, слушать, читать, играть, вместо того, чтобы поощрять другие виды поведения» (р. 568). Скиннер говорил, что решение этих жизненно важных вопросов коренится в применении того, что нам уже известно, того, что уже спонтанно работает, — принципов бихевиоризма. Он настаивал, что разногласия должны решаться на основе реальных фактов, а не с помощью умозрительных рассуждений. Вернув в науку аргументированные факты и отвергнув споры, построенные на чистых эмоциях, Скиннер «выковал» систематический подход к пониманию человеческого поведения, который существенно влияет на современную культуру и убеждения. Итоги главы Скиннер считал, что следует изучать прежде всего поведение человека. В отличие от мышления и переживаний, поведение человека можно наблюдать, измерять и анализировать. Исходя из видимого поведения человека можно определить «я», в таком случае становится необязательным изучение внутренних процессов, происходящих в личности или в «я». Скиннер сформулировал различные способы наблюдения, измерения, прогнозирования и понимания поведения человека. Поскольку он не доверял субъективному, ментальному толкованию поведения, а также спекуляциям или объяснению через обстоятельства, он основывал свои идеи на поведении людей и животных, которое поддавалось наблюдению. Скиннер говорил об изучении организма самого по себе. Его предположения основывались на собранной им обширной информации о поведении человека и точных лабораторных экспериментах. Несмотря на то что Скиннер работал только с наблюдаемыми данными и утверждал, что его позиция сильно отличалась от точки зрения теоретиков, его влияние на общество в целом и психологию возрастало по мере проникновения данных его исследований в теории, выходящие за пределы исследования животных.
Любовь (Love). Психосоциальное качество, вытекающее из чувства интимности, благодаря которому молодой человек или девушка вверяет себя другому человеку, хранит верность, даже если для этого может потребоваться самоотречение и компромисс. Мораторий (Moratorium). Статус эго-идентичности, при котором девушка или молодой человек переживает кризис идентичности, связанный с выбором профессии и идеологических убеждений, но их выбор и решения еще слишком неопределенные и общие. Мудрость (Wisdom). Психосоциальное качество, связанное с чувством целостности «Я» (эго-интеграция), благодаря которому человек признает относительность знаний, приобретенных на протяжении жизни. Надежда (Hope). Психосоциальное качество, сопряженное с чувством базисного доверия, служащее фундаментом для осознания смысла своего существования. Накапливающий тип характера (Hoarding character type). В теории Фромма — скупой, упрямый и ориентирующийся на прошлое человек.
Можно сказать схематично, что со времен античности философский вопрос «Как постичь истину?» и практика духовности как необходимой трансформации бытия субъекта, которая позволит ему постичь истину, — суть две проблемы, принадлежащие к одной тематике и потому они не могут рассматриваться изолированно друг от друга. И, за исключением Аристотеля, для которого духовность не играла столь существенной роли, основной вопрос философии, понимаемый как вопрос о духовности, заключался в следующем: что представляют собой преобразования, совершаемые в бытии субъекта, необходимые для постижения истины? Несколько веков спустя, в тот день, когда был сформулирован постулат о том, что познание есть единственный путь к постижению истины, в картезианский момент истории мысль и история истины вступили в современный период развития. Иначе говоря, я полагаю, что современная история истины ведет свой отсчет с того момента, когда познание, и лишь оно одно, становится единственным способом постижения истины, т. е. этот отсчет начинается с того момента, когда философ или Ученый, или просто человек, пытающийся найти истину, становится способным разбираться в себе самом посредством лишь одних актов познания, когда больше от него ничего не требуется — ни модификации, ни изменения его бытия. С этого момента Можно считать, что субъект способен познать истину — с двумя оговорками, внутренними по отношению к познанию и внешними по отношению к индивиду. С той минуты, когда бытие больше не подвергается пересмотру необходимостью постижения истины, мы вступаем в новую эру взаимоотношений субъективности и истины. В современную эпоху истина уже не в состоянии более служить спасением субъекту. Знание накапливается в объективном социальном процессе. Субъект воздействует на истину, однако истина не воздействует больше на субъект. Связь между доступом к истине и требованием преобразования субъекта и его бытия им самим была окончательно прервана, а истина стала представлять собой автономное развитие познания. Не следует искать следы этого разрыва в науке — они в теологии. Это конфликт не между духовностью и наукой, а между духовностью и верой (теологией). Однако даже у Спинозы, Канта, Шопенгауэра, Гегеля и Ницше еще обнаруживаются следы структуры этой духовности, которая была проникнута вопросом: как должен трансформироваться субъект, чтобы открыть себе путь к истине? (Именно в этом заключается смысл «Феноменологии духа» Гегеля.) В равной мере в марксизме и психоанализе обнаруживаются основные проблемы, связанные с понятием epimeleia.
