Гипомания (Ma) Временами у меня мысли текут быстрее, чем я успеваю их высказывать (Верно) Указывает на гиперактивность, импульсивность, оптимизм, в некоторых случаях — на спутанность сознания или дезориентацию Социальная интроверсия (Si) Мне нравится ходить туда, где шумно и весело (Неверно) Часто указывает на робость, незаинтересованность в других, отсутствие интереса к социальным отношениям Адаптированная и заново стандартизированная версия MMPI была опубликована в 1989 году. Известный как MMPI-2, этот тест содержал то же количество вопросов (567), что и оригинальный опросник, но имел и определенные отличия. Вопросы, сформулированные с позиций мужского шовинизма и не актуальные по содержанию, а также вопросы, вызывающие неприятные чувства, были исключены из текста опросника. Устаревшие нормы заменены более репрезентативными для современной популяции. Эти и другие существенные изменения должны повысить ценность MMPI-2 и сделать его более предпочтительным по сравнению с оригинальной версией теста. При интерпретации результатов MMPI используются два основных подхода: клинический и экспертный. В процессе клинической интерпретации исследователь просматривает показатели по каждой шкале, отмечает особенности профилей (получаемых в том числе путем объединения в одну группу высоких оценок по определенным шкалам), а также привносит в интерпретацию свой личный профессиональный опыт и знания об индивидуумах с определенными типами профиля, чтобы составить заключение об имеющихся у пациента психологических проблемах и патологических чертах характера. И наоборот, когда осуществляется экспертная интерпретация, психолог (или компьютер) просто использует атласы MMPI, содержащие эмпирически установленные характеристики типов личностных особенностей, соответствующие каждой конфигурации профиля. Процесс сравнения данного профиля личности с большим количеством ранее полученных профилей обеспечивает интерпретацию, основанную на статистических расчетах и нормах (без какой-либо субъективной оценки психолога). Сравнение данного профиля личности с другими профилями также дает возможность клиницисту поставить правильный диагноз и выбрать адекватную терапию для пациента. Хотя MMPI зарекомендовал себя в качестве ценного диагностического инструмента, его применение ни в коем случае не ограничивается условиями клиники (Kunce, Anderson, 1984). Он применяется, например, для решения вопроса о профессиональной пригодности лиц, желающих устроиться на работу (Dahlstrom et al., 1975). Однако использование MMPI в качестве тестовой процедуры для кандидатов при приеме на работу вызывает в настоящее время споры. Эта проблема фигурировала даже в судебных разбирательствах о посягательстве на тайну личности (Dahlstrom, 1980). MMPI также широко используют в исследованиях, посвященных изучению динамики семейных отношений, нарушений пищевых привычек, патологической зависимости от тех или иных веществ; суицидов, а также готовности к лечению или реабилитации (Butcher, Keller, 1984). Кроме того, вопросы из этого теста использовались при создании большого количества других личностных тестов, включая «Шкалу проявления тревожности Тэйлора» (Taylor, 1953), «Личностный опросник Джексона» (Jackson, 1974) и «Калифорнийский психологический опросник» (Gough, 1987). Наконец, тот факт, что MMPI переведен примерно на 125 иностранных языков, является свидетельством его популярности и ценности как метода клинической оценки (Butcher, 1984).
Первоначально Хорни рассматривала концепцию психического здоровья в ее взаимосвязи с культурой, но позже, в 1930-х годах, она вывела дефиницию здоровья, универсальную по своей природе. Опираясь на труд У. У. Троттера «Стадные инстинкты в период войны и мира» (1916), Хорни описала эмоциональное благополучие как «состояние внутренней свободы», при котором «все способности человека полностью востребованы» (1939, р. 182). Теперь она считала, что главная черта невроза — самоотчуждение, потеря контакта со «спонтанным индивидуальным „я“» (1939, р. 11). В первую очередь на Хорни повлиял Эрик Фромм, но важное воздействие на ее мысли оказали также Уильям Джеймс и Серен Кьеркегор. Так, понятие «духовного „я“», данное Уильямом Джеймсом в его «Принципах психологии» (1890), вдохновило Хорни на, то чтобы ввести понятие «реального „я“», а рассуждая о потере «я», она опиралась на труд Кьеркегора «От болезни к смерти» (1949). Хорни цитировала Отто Ранка и приводила его концепцию «воли» в качестве примера, который помог сформировать ей идею «реального „я“». В последней же своей работе она обратилась к идее «беззаветной преданности» дзэн. Трудно найти причины, по которым Хорни сместила акцент с прошлого на настоящее. Она признавала влияние Шульц-Хенке и Вильгельма Рейха — аналитиков, которых знала еще по работе в Берлине. Зафиксированный в ее дневнике адлерианский метод анализа, к которому она потом вернулась, также выделяет главным образом события настоящего. «С точки зрения Уильяма Джеймса, реальное «я»... является источником спонтанного интереса и энергии, «источником усилий и концентрации, откуда исходят указы воли»;... это часть нас самих жаждет расширения, роста и достижения самой себя. Она порождает спонтанную реакцию наших чувств и мыслей, когда мы соглашаемся и противостоим, приобретаем или отказываемся от чего-либо, борясь с ней заодно или вопреки ей, говоря через нее «да» или «нет»» (Horney, 1950, р. 157). Несмотря на отчаяние, человек может вполне благополучно жить... так, что, пожалуй, никто и не заметит, что в каком-то более глубинном смысле ему недостает себя самого... так как «я» — это такая вещь, которой внешний мир менее всего склонен интересоваться... Самая большая опасность заключается в том, что потеря своего собственного «я» может пройти совершенно незаметно: на любую другую потерю — руки, ноги, пяти долларов, жены — обязательно обратят внимание (Kierkegaard in: Horney, 1945, p. 185). Основные понятия Так как мысль Хорни прошла три стадии развития, то будет лучше обсудить отдельно главные концепции каждой из них. Сначала мы рассмотрим ее идеи относительно женской психологии, затем — введенную в 30-х годах новую психоаналитическую парадигму и лишь потом — зрелую теорию. Женская психология Нэнси Ходороу связывает с Карен Хорни «возникновение теории и политики феминизма». Теории Хорни создали первоначальную базу «для недавнего пересмотра психоаналитического понимания пола и для психоаналитического диссидентства в вопросе пола» (1989, р. 2-3). Идеи Хорни многие годы игнорировались, однако сейчас они представляются по-настоящему актуальными. Психология женщин рассматривалась до сих пор только с точки зрения мужчин. Позиция мужского превосходства объективно значима в личностном чувственном отношении мужчин к женщинам. По Делиусу, психология женщин до сих пор изображается только как откладывание желаемого на потом и разочаровывание мужчин (Horney, 1967, р. 56). Отношение мужчин к женщинам
Оставляя за каждой теоретической точкой зрения свободу выбора онтологических установок и адекватных им методологических постулатов, утверждая, одновременно, что только реализм как метатеоретическая позиция создает возможность рациональной дискуссии относительно них (конкурентные метатеории, представленные конвенциализмом и прагматизмом, такую дискуссию прекращают в силу деградации онтологической проблематики и сведения ее к сфере безапелляционных предметных дефиниций), Аутвеит запутывается в дебрях вопросов, экспликация которых, по моему мнению, может способствовать уточнению теоретических целей реализма, а также открываемых им теоретических возможностей. Я думаю, прежде всего следует решить, предопределяет ли метатеоретический выбор (хотя бы совершаемый имплицитно) теоретический (и методологический) выбор или не предопределяет и как следствие, зависит ли познавательная плодотворность теории От метатеоретических предпосылок или не зависит? С этой проблещи связан ряд основных вопросов, остающихся неясными и касающихся «реалистской исследовательской программы» в социологии (или, шире, в общественных науках, о которых позже). В целом трудно понять намерение «реалистской теории науки», являющейся — как она сама себя определяет — реконструкцией правил эмпирической научной практики, если она не хочет быть еще одной «философией науки», предписывающей (как это делает широко понимаемый позитивизм) науке образцы рационального поведения, и также она не хочет быть еще одной занимающейся наукой философской концепцией, значимой лишь для самой философии: ведь «реализм» хочет быть «философией для науки». Трудно также понять, чем может быть полезно науке (которую не собираются ни в чем поучать) доставляемое «реалистской философией науки» сознание того, что она поступает именно по правилам реализма.
