2. Приведите пример, когда вы искали личного превосходства вместо конструктивного самоусовершенствования. Каковы были результаты? Как вы себя чувствовали? 3. Представьте, что вам дана власть совершить почти все. Что бы вы стали делать? Как реальная власть могла бы подействовать на вашу жизнь? Стало бы у вас больше или меньше друзей? Были бы вы счастливее или несчастнее и в чем бы это проявлялось? --- Жизненные цели По Адлеру, цель покорения окружающей среды — слишком широкое понятие, чтобы с его помощью логически объяснить, как люди выбирают свою линию в жизни. Поэтому Адлер выдвинул идею, согласно которой личность вырабатывает специфическую жизненную цель, используя ее в качестве ориентира. На жизненную цель человека влияют его личный опыт, его ценности, склонности и личные свойства. Жизненная цель не есть ясная и осознанная цель. «Цель превосходства для каждого человека персональна и уникальна. Она зависит от значения, которое он придает жизни. Это значение не просто слова. Оно строится на основе его стиля жизни и проходит через всю эту жизнь» (Adler, 1956, р. 181). «Человек — всего лишь капля воды... но капля с большим тщеславием» (Adler in: Way, 1950, p. 167). Формирование жизненных целей начинается в детстве как компенсация чувства неполноценности, незащищенности и беспомощности в мире взрослых. Жизненные цели обычно служат защитой от чувства бессилия, мостом из неудовлетворяющего настоящего в яркую, подвластную нам, полноценную будущую жизнь. Потом, когда мы становимся взрослыми, у нас могут появиться четкие, логические причины для нашего выбора карьеры. Однако жизненные цели, которые руководят нами и побуждают нас к действию, формируются в раннем детстве и остаются скрытыми от сознания. В качестве примера Адлер указывал на то, что многие врачи, как и он сам, выбирают свою карьеру в детстве, надеясь таким образом совладать со своими опасениями относительно смерти. Жизненные цели — всегда нечто нереалистичное, и они могут быть невротически преувеличены, если чувство неполноценности слишком сильно. Для невротика обычно существует огромная пропасть между сознательно поставленными целями и саморазрушительными жизненными целями, поставленными бессознательно. Фантазиям о личном превосходстве и самоуважении уделяется больше внимания, чем целям, приводящим к реальным достижениям. Адлер любил задавать своим пациентам вопрос: «Что бы вы делали, если бы у вас не было этой проблемы?» По ответам на него он обычно обнаруживал, чего стремился избежать пациент, прячась за симптомы своего заболевания. Жизненные цели определяют направление и конечную цель нашей деятельности, позволяют стороннему наблюдателю объяснить конкретные аспекты нашего мышления и поведения с точки зрения этих целей. Адлер указывал, что черты характера не являются ни врожденными, ни неизменяемыми, они вырабатываются как интегральные части нашей целевой ориентации: «Это не первичные, а вторичные факторы, вызванные скрытыми целями личности, и их надо понимать телеологически (teleologically)» (1956, р. 219). Например, тот, кто стремится к превосходству, добиваясь личной власти, вырабатывает в себе различные необходимые для достижения этой цели свойства, такие, как честолюбие, зависть, недоверие.
Shlien J. (1963). Phenomenology and personality. In J. Wepman, R. Heine (Eds.). Concepts of personality (pp. 291-330). Chicago: Aldine. Skinner В. F. (1971). Beyond freedom and dignity. New York: Knopf. Skinner В. F. (1989). The origins of cognitive thought. American Psychologist, 44, 13-18. Tellegen A, Lykken D. Т., Bouchard T. J. et al. (1988). Personality similarity in twins raised apart and together. Journal of Personality and Social Psychology, 54, 1031-1039. Рекомендуемая литература Buss D. M., Cantor N. (1989) (Eds.). Personality psychology: Recent trends and emerging directions. New York: Springer-Verlag.
Вышеизложенная дискуссия снова ставит вопрос о взаимоотношениях между философией и общественными науками. Предыдущие главы должны были убедить читателя, что эти взаимоотношения и очень тесны и чрезвычайно разнообразны. Как я подчеркнул вначале, одну из особенностей «нового реализма» составляет необычайно тесная взаимосвязь между философией и социологической проблематикой. Это сочетание философии и социальной теории было воспринято как интересное и своевременное, поскольку оно вышло на сцену после продолжительного периода теоретической (и растущей метатеоретической) неопределенности в социологии и в гораздо меньшей степени в других общественных науках. Открытость по отношению к философии была, конечно, только частью общего спора о междисциплинарных границах, но интересно здесь то, как продвигалась социология в сферы философии науки, философии языка в некоторых случаях, прямо назад к досократикам. По чьей-то «пифийской» фразе, британской социологической теории грозило исчезновение в тени Витгенштейна. Среди этого взрыва работ в пограничных областях между философией и общественными науками легко потерять из виду более скрытые, но не менее мощные философские влияния на предшествующие поколения обществоведов, где сила позитивистского согласия заключалась в его умении клеймить альтернативные философские системы как безнадежно старомодные. Некоторые критики реалистской философии науки обвиняли ее в сходных тоталитарных поползновениях, особенно когда эта философия порождает натуралистические предписания для общественных наук 30. Однако, как я доказывал на протяжении этой книги, притязания реализма не в том, чтобы любая конкретная наука в ее теперешнем виде действительно отразила бы объективные структуры природной или социальной реальности, но просто в том, что он осмысленно и прагматически полезно полагает существование таких структур как возможных объектов научного описания. И еще раз: сходство реализма с прагматизмом и его сопротивление более предписывающим, нормативным философским теориям проявляется в отстаивании им положения, что выбирать между альтернативными описаниями — это, в основном, дело отдельных наук и, в меняющейся степени, непрофессиональной публики.
