выделились самостоятельные исследовательские проблемы: геронтология человека, геронтология животных, геронтология растений, обособились молекулярная, биологическая, экологическая и эволюционная геронтологии. Несколько позже произошла дифференциация исследований процессов старения на теоретические и прикладные, а самой науки - на теоретическую и прикладную. С 50-х годов начинается резкий рост числа людей пожилого возраста в развитых странах, а вместе с тем и проблем, связанных с их обеспечением, что заставило общество обратить внимание на положение престарелых граждан, их нужды и социальную защищенность. Исследователи многих стран утверждают, что здоровье населения только на 8-10% зависит от здравоохранения и на 60-65% оно определяется образом жизни, питанием, условиями внешней среды. Можно сомневаться в точности процентных соотношений, но то, что самые весомые факторы - это образ жизни и среда обитания, то есть совокупность социальных факторов, - безусловно. Следовательно, развитие геронтологии лишь по пути решения медицинских проблем выглядит тупиковым вариантом. Примечательно, что в России социально-геронтологические идеи и гипотезы намного опередили вхождение в научный обиход самого названия этой области знания. В работах А.А. Богомольца о продолжительности жизни медицинские проблемы рассматриваются наряду с социальными. Богомолец давал аргументированные рекомендации о правилах поведения и общения пожилых людей и с пожилыми людьми. Малоизвестно, что Д.И. Менделеев занимался проблемами старения, долголетия и смерти. В начале века была опубликована интереснейшая во всех отношениях работа ученого "Заветные мысли" (М., 1995), где говорилось о необходимости изучения проблем, связанных с продолжительностью жизни и рассматривался социальный аспект геронтологии. В частности, Менделеев писал, что "с увеличением процента бодрых стариков человечество должно будет улучшиться, потому что такие старики, умудренные опытом жизни, благотворно будут влиять на молодежь, каким бы самомнением она ни заразилась". Если в США и других западных странах сторонниками самостоятельности социальной геронтологии были социологи и психологи, то в России этим занимались гигиенисты, что, в общем-то, и неудивительно. В России до последних десятилетий уровень развития и социологии, и психологии был таков, что немногочисленным специалистам этих отраслей едва хватало сил, чтобы сопротивляться полному вымиранию той и другой науки. Но и в это вре- 22
Помехи для роста Структура Определенный разум в определенном теле Роль учителя Оценка Психология сознания Исследование психоделиков Исследование биологической обратной связи Медитация Гипноз Множественная личность
До сих пор я скорее предполагал заранее, чем доказывал наличие внутренней связи между хабермасовскими понятиями коммуникативной и дискурсивной рациональности, с одной стороны, и идеей коллективной свободы — с другой. Конечно, в известном смысле эта связь очевидна: идея демократического самоопределения (самостоятельности) требует социального пространства для неограниченной сообщительности (коммуникации) и публичного рассуждения (дискурса), а также институционных форм рассудочного волеобразования. Права индивидуальной свободы «переводятся» здесь в права политического участия, отрицательная свобода «снимается» в коллективном самоопределении. Поэтому мы могли бы Утверждать, что коллективная свобода — это попросту рассудочная рациональность, которая стала формой «нравственности», если еще раз воспользоваться термином Гегеля. Посмотрим сперва, в каком смысле эта идея правдоподобна, а в каком нет (что все должно оьггь гораздо сложнее — следует уже из моего обсуждения темы отрицательной свободы). Правдоподобием своим тезис, будто процедурная концепция рациональности в смысле Хабермаса, содержит идею коллективной свободы, обязан тому обстоятельству, что он описывает посттрадиционный тип «нравственного» соглашения, а именно соглашение по метанормам рационального ведения публичного спора (рациональной аргументации) и, тем самым, и по форме (единственной) восстановления нравственного соглашения между свободными и равными индивидами, раз распалась традиционная нравственная ткань. Через процедуру аргументации свободу возможно связать с понятием солидарности и рациональности. В таком случае процедурная концепция рациональности описывала бы нормативное ядро посттрадиционной формы коллективной свободы. Следовательно, мое парадоксальное предположение, что формальная концепция рациональности могла бы определить сущность, некую содержательную первооснову демократической формы нравственной жизни, оказалось бы оправданным. Однако прежде я утверждал, что никакой универсалистский принцип «отрицательной» свободы реально, в любом понятном смысле, не содержится в и не выводим из процедурной концепции рациональности. Если это верно, то такая концепция тоже не сможет обеспечить нас посттрадиционной (держащейся не на рутине обычаев) идеей солидарности («братства»). Солидарность в посттрадиционном смысле требует, чтобы мы хотели какого-то пространства отрицательной свободы для каждого другого, — пространства, которое является предварительным условием для самоопределения и принятия на себя ответственности за собственную жизнь и которое, тем самым, есть также пространство свободы говорить «нет» и действовать соответственно. Лишь на основе такой свободы мыслимы равноценные, симметричные формы взаимного признания добровольных соглашений и рациональный консенсус среди равных. И только если бы процедурная концепция рациональности содержала в себе предвосхищение или «проект» формы жизни, которая была бы воплощением коммуникативной и дискурсивной рациональности в идеальном смысле («идеальное сообщество для сообщения», «коммуна коммуникации»), смогли бы мы построить концепцию коллективной свободы исключительно на идее рациональности. Однако я убежден и старался показать в другом месте28, что такая идеализация не имеет смысла. Этим я хочу сказать не то, что сама идея рациональности содержит трансцендентальную иллюзию (как, например, аргументировал бы Жак Деррида), т. е. что она опирается на идеализации, которые также неизбежны, как и иллюзорны. Скорее я имею в виду, что такие идеализации, будучи концептуально несвязными, реально не включены в понятие рациональности. По этой причине идея коллективной свободы хотя и нуждается в определении и поддержке рациональными аргументами, хотя и предоставляет рациональной аргументации почетное место в связи с проблемой восстановления и продолжения нравственного соглашения, все же не может быть сведена к процедурной концепции рациональности.
