Рубинов А. Интимная жизнь Москвы. М., 1995 Штарке К., Фридрих В. Любовь и сексуальность до 30 лет. М., 1991 Социальная помощь пожилым людям. Агапов Е.П. Введение в социономию. Р-Д., 1997 Дементьева Н.Ф., Устинова Э.В. Роль и место социальных работников в обслуживании инвалидов и пожилых людей. М., 1995 Дыскин А.А., Решетов А.Л. Здоровье и труд в пожилом возрасте. М., 1988 Жуков В.И. Социальное образование в России: опыт и проблемы./ Социальная работа: опыт и проблемы подготовки специалистов. М., 1997 Мэй Р. Искусство психологического консультирования. М., 1994 Обучение социальной работе в России. М., 1997
Дальнейшее развитие психоаналитической теории: Мелани Клейн, Доналд Уинникотт и Хайнц Кохут [Идея и ее реализация принадлежат Уильяму Брейтеру (William Brater).] Начиная со своего революционного появления в первой четверти XX в. психоаналитическая традиция развивалась в нескольких направлениях. Это развитие успешно распространило теорию и психотерапевтические приемы на психологические состояния, которые Фрейд считал не поддающимися лечению. Для Зигмунда Фрейда основным объектом психоаналитической теории являлись внутренние невротические конфликты, которые возникают в эдипов период, отмечаемый у ребенка в возрасте от 3 до 6 лет, а основным способом вмешательства были интерпретация и прояснение, путем психоанализа, этих теперь неосознаваемых конфликтов. Интерпретация оказывалась эффективной частично потому, что сами конфликты возникают, когда у ребенка начинает развиваться вербальная память. Однако в 1930-х гг. психоаналитики начали сталкиваться с пациентами, чьи трудности, по-видимому, возникали много ранее и, следовательно, были погребены намного более глубоко в бессознательном. Психотерапевты решили, что. такие конфликты играют определяющую роль на раннем этапе организации психики и часто несут ответственность за более серьезные патологии, такие, как пограничные состояния (отсутствие устойчивого ощущения «я»), нарциссические состояния (гипертрофированное и нереальное ощущение «я») и даже психозы. В равной степени было важно и то, что эти ранние конфликты, по-видимому, являлись причиной распространенной ситуации, при которой нормальные люди страдали от чувства нереальности, опустошенности и потери смысла жизни — состояния, которые не удавалось снять с помощью классической техники интерпретации. В итоге теоретические наработки, сделанные после Фрейда, и новые психотерапевтические приемы, созданные на их основе, усовершенствовали теорию психоанализа, в результате чего современный психоаналитик обладает инструментарием и пониманием для того, чтобы работать со всеми психическими расстройствами, за исключением самых тяжелых. «Задача аналитика состоит в том, чтобы довести до сознания то, что является бессознательным, к какому бы психическому образованию оно ни принадлежало» (A. Freud, 1946, р. 30). В настоящее время ученик, желающий познакомиться с ведущими последователями первоначальной теории Фрейда, сталкивается с огромным корпусом литературы. Вдобавок каждый теоретик подходит к психоаналитическим проблемам со своей позиции и тем самым дает различные определения и различные объяснения основным понятиям этой области. В результате мы имеем огромное разнообразие теорий. Например, Мелани Клейн в своих глубоких исследованиях сил, расщепляющих и организующих психику, дает описание эго, значительно отличающееся от того, которое предложила Анна Фрейд, изучая защитные механизмы эго. Кроме того, понимание «я», основанное на врожденном ощущении бытия, как оно разработано Доналдом Уинникоттом, отличается от «я», как его видит Хайнц Кохут, который считает основополагающими идеализацию и стремления. В нижеследующем обсуждении мы не ставим перед собой задачу охватить всю работу того или иного теоретика или предложить собственную концепцию последней, а опишем и проиллюстрируем те идеи, которые оказали существенное влияние на психоаналитическую традицию. К счастью, большинству этих идей присущ весомый элемент здравого смысла. При чтении постарайтесь прочувствовать состояния психики, которые описывает каждый теоретик. Это облегчит вам различение отдельных подходов и определений. «Мы не можем не заметить, что при обсуждении человеческой природы мы склонны использовать одни и те же термины, имеющие значения, которые не просто отличаются друг от друга, но кажутся несовместимыми. Хуже всего здесь обстоит дело со словами «бессознательное» и «я»» (Winnicott, 1989, р. 488). Мелани Клейн (1882—1960) Мелани Клейн (Melanie Klein) была ключевой фигурой в психоаналитическом движении в период, когда его интеллектуальный центр переместился из Вены в Лондон. На раннем этапе своей деятельности она познакомилась с несколькими людьми из так называемого «внутреннего круга» Фрейда и завоевала их уважение. Клейн родилась в Вене, но потом перебралась в Прагу, где прошла психоанализ у Шандора Ференси (Ferenczi), близкого друга и коллеги Фрейда, затем — в Берлин, где она продолжила свой психоанализ с Карлом Абрахамом (Karl Abraham), основоположником теории ранних детских психосексуальных стадий, и наконец в 1926 г. — в Лондон, по просьбе Эрнста Джонса, биографа и ближайшего помощника Фрейда в Англии. Каждый из этих людей по-своему способствовал ее дальнейшей деятельности: Ференси видел в ней личность с исключительными психоаналитическими наклонностями и способствовал тому, что она начала глубоко погружаться в эмоциональный мир своих пациентов; Абрахам поддерживал ее первоначальную работу, даже когда она разошлась во взглядах с Зигмундом Фрейдом, и вдохновил ее на занятие детским психоанализом; а Джонс предоставил ей возможность публично изложить свои оригинальные идеи (Grosskurth, 1986). Ее новаторская работа была в самом разгаре, когда Фрейд, спасаясь от нацистов, прибыл в Лондон в сопровождении своей взрослой дочери Анны. Начиная с этого времени между Анной Фрейд и Клейн стали возникать споры и разногласия в отношении того, какие пути понимания и использования психоанализа являются правильными. Несмотря на быстрое признание Клейн в качестве исключительно яркого и оригинального теоретика, ее взгляды стали вызывать критику, когда она расширила рамки исследования бессознательного. Так, центральную роль в ее мышлении начал играть «инстинкт смерти» — идея Фрейда, которая была встречена остальными психоаналитиками весьма неблагосклонно. Согласно Клейн, инстинкт смерти обнаруживает себя в сложных и часто крайне деструктивных фантазиях маленьких детей. Врожденная агрессивность, которую она наблюдала в играх детей, согласно Клейн, также является манифестацией инстинкта смерти. Она полагала, что при организации психики врожденная агрессивность так же важна, как и сексуальное влечение (или даже более важна). Она даже предположила, что супер-эго, которое, по мнению Фрейда, закладывается в эдипов период, в действительности появляется в примитивной форме в первые месяцы жизни (Segal, 1973). Анна Фрейд, в особенности, находила увлечение Клейн доэдиповыми процессами весьма неортодоксальным, и это расхождение позиций стало частью того досадного личного и теоретического конфликта, который между ними возник. По-видимому, теории и наблюдения Клейн противоречили более распространенной идее о том, что наиболее важными организующими факторами психики являются сексуальные конфликты в эдипов период. Сам Фрейд занимал нейтральную позицию в этом споре, тем самым молчаливо одобряя очень разную, но одинаково важную работу обеих женщин. Однако в частной переписке он замечал, что поддержка Клейн Джонсом в противовес позиции его дочери была отложенным актом «мести Анне за ее отказ в 1914 г. позволить ему ухаживать за ней» (Young-Bruehl, 1988, p. 172).
Как я сказал, история философии науки непонятна, если не допустить, что эта дисциплина выходит за рамки эпистемологии и противостоит традиционным эпистемологическим поискам своей исследовательской программой, в которой объектом исследования, по определению, является реальная наука, т. е. социально отличимая область культуры. Одновременно эта программа вводит ряд оговорок, оберегающих от последствий такого подхода к объекту исследования и позволяющих данной дисциплине в изучении «проблем науки» долгое время передвигаться в замкнутом кругу традиционных эпистемологических проблем и логико-методологических загадок. В этом смысле оправдана язвительность Фейерабенда: «Логики не в состоянии постичь смысл науки, но они могут владеть смыслом логики и потому ставят условием, чтобы наука была представлена в категориях их любимых логических систем» 13. С другой стороны, эти предосторожности никогда не были полностью удовлетворительными, а с течением времени стали и вовсе неадекватными. Раньше или позже должно было произойти столкновение между идеологией и инструментарием исследования и, как следствие, привести к кризису. Кризис философии науки — это структурный кризис. Он был запрограммирован в самых основаниях этой дисциплины. Поэтому не удивительно, что он усиливался вместе с прогрессом исследований и стал кульминацией быстрого подъема, а не упадка. Кризис достиг своей наивысшей точки, когда стало ясно, что внешне эффектное развитие философии науки пошло по старой дорожке теории познания: он принес следующие одно за другим колебания (чуть ли не 180-градусного размаха) в древний спор об эмпиризме, но это не приблизило философию науки к ее цели — знанию реальной науки. Следовательно, это очень глубокий кризис, который дает право и даже обязывает задать вопрос о доводах в пользу существования этой дисциплины в ее настоящем виде. Этот вопрос уже был задан. Но характерна его форма: имеет ли философия науки какие-либо резоны для своего существования в теперешнем виде, т. е. в форме логики науки? Здесь поставлен под вопрос исследовательский инструментарий, а не идеология. Не оспаривается сама идея занятий философии реальной исследовательской практикой реальной науки, но лишь возможность выполнения этой задачи существующим способом, который в данном случае можно оправданно рассматривать по принципу pars pro toto как tout court философский способ. Идеология и на этот раз оказалась сильнее, чем исследовательский инструментарий.
