Кон И.С. Введение в сексологию. М., 1988 Кратохвил С. Психотерапия семейно-сексуальных дисгармоний. М.,1991 Ларк С. Вторая молодость женщины. СПб., 1997 Лев-Старович 3. Секс в культурах мира. М., 1991 Леле Ж. Трактат о ласках. М., 1994 Рейниш Д., Бислей Р. Грамматика любви. М., 1995
Согласны ли вы, что все модели поведения в перечне Холла действительно регрессивны? --- Сублимация Это процесс, посредством которого энергия, первоначально направляемая на сексуальные или агрессивные цели, перенаправляется на новые цели, часто имеющие художественный, интеллектуальный или культурный характер. Сублимация получила название «успешной защиты» (Fenichel, 1945). Если первичную энергию можно представить в виде реки, которая периодически выходит из берегов, разрушая дома и причиняя ущерб, тогда сублимация — это построение дамб и прорытие отводных каналов. Они, в свою очередь, могут быть использованы для выработки электроэнергии, ирригации засушливых земель, разбивки парков и создания других рекреационных возможностей. Исходную энергию реки удается направить по социально допустимым или культурно приемлемым каналам. Сублимация, в отличие от других защитных механизмов, действительно снимает и полностью устраняет напряжение. «Силы, которые можно использовать в культурной деятельности, высвобождаются в значительной степени благодаря подавлению того, что называют «нездоровыми» элементами сексуального возбуждения» (S. Freud, 1908). Зигмунд Фрейд утверждал, что вся та огромная энергия и усложненность, которые присущи цивилизации, являются результатом желания найти допустимый и достаточный выход подавленной энергии. Цивилизация способствует трансцендентности (переходу на другой качественный уровень) первичных влечений и в некоторых случаях формирует альтернативные цели, которые могут доставлять «оно» большее удовольствие, чем удовлетворение первичных вожделений. Эта трансформация «предоставляет в распоряжение цивилизованной деятельности огромнейший запас сил и делает это за счет примечательной способности изменять свою цель, практически не уменьшая при этом свою интенсивность» (S. Freud, 1908, р. 187). Защитные механизмы. Заключение Защитные механизмы, описанные здесь, — это приемы, с помощью которых психика предохраняет себя от внутреннего и внешнего напряжения. Защитные механизмы позволяют избежать реальность (вытеснение), исключить реальность (отрицание), переопределить реальность (рационализация) или придать реальности противоположный знак (реактивное образование). Эти механизмы помещают внутренние чувства во внешний мир (проекция), расщепляют реальность (изоляция), способствуют уходу от реальности (регрессия) или переориентируют реальность (сублимация). В каждом случае необходима энергия либидо, которая поддерживает механизм защиты, косвенным образом ограничивая гибкость и силу эго. «Все защитные приемы, выявленные на данный момент с помощью психоанализа, служат одной цели: они помогают эго в его борьбе с инстинктивной жизнью... Во всех этих конфликтных ситуациях эго пытается отречься от части собственного «оно»» (A. Freud, 1946, р. 73). «Когда защита становится чрезмерной, она начинает властвовать над эго, уменьшая его гибкость и приспособляемость. Наконец, если защитные механизмы дают сбой, у эго не остается ничего, на что можно было бы положиться, и его охватывает тревога» (Hall, 1954, р. 96). Каждый механизм защиты отбирает психологическую энергию у какой-то более продуктивной деятельности эго.
Суммируя аргументацию до этого момента, скажем, что идеология сциентизма, поддерживающая исследовательскую программу философии науки, играла в ней гораздо более важную роль, чем обычно думают. Мы могли бы утверждать (с некоторым преувеличением, но не без оснований), что с этой идеологией философия науки становится эмпирической дисциплиной, хотя и оставаясь до некоторой степени философской. Отождествление рациональности с научным методом не имело серьезных последствий до тех пор, пока само понятие науки не приобрело сегодня дополнительного социального значения. Покуда «наука» означала только «знание» или «познание» (в предельном случае «истинное знание» или «истинное познание»), отождествление рациональности с научным методом не было важным. Но когда понятие науки стали связывать с конкретным видом деятельности в общественном разделении труда, с конкретными социальными ролями и институтами, короче, с определенной социально порождаемой сферой интеллектуальной жизни — отождествление рациональности с научным методом, разума с наукой приобрело смысл далеко идущей содержательной позиции, подразумевающей не столько какие-то положения о рациональности, сколько мнение о различных сферах интеллектуальной деятельности и различных областях культуры. Сциентизм в первую очередь возвышает определенную область культуры, науку, и умаляет другие, прежде всего религию, и только тогда выражает свое мнение о знании, занимая позицию, которая есть лишь следствие (хотя и не прямое, но тем не менее следствие) этого базового идеологического суждения. Исследовательская программа в теории познания, основанная на сциентистской идеологии, должна обернуться своей противоположностью, т. е. программой эмпирического исследования, в которой главные эпистемологические вопросы неявно решены и потому все исследование ограничивается показом, изложением этих решений. Хабермас был прав, когда говорил, что позитивизм губит эпистемологию, сводя ее к философии науки 10. Но этот тезис можно распространить на всякую доктрину, которая на манер позитивизма помещает разум только я науку или в любую другую эмпирически выделенную область культуры. Прикрепляя разум к той или иной сфере социальной реальности, подобная доктрина отрекается от своих же эпистемо-логических притязаний и заранее принимает в качестве общезначимых мнения, порожденные этой сферой реальности. Именно это случилось с философией науки. Несмотря на программные тезисы разного рода (например, относительно контекста объяснения), она лишила себя авторитета в суждениях об общезначимости мышления. Ибо нельзя выдвигать такие претензии, когда наука не только не удалена из эпистемологического рассуждения, но сверх того ее собственные внутренние положения наперед считаются универсально обязательными. Если кто-то, подобно Куну, заявляет, что «допустить, будто мы располагаем критериями рациональности, независимыми от нашего понимания главнейших черт научного процесса, значит распахнуть дверь в область туманных гаданий»11, тогда он отрекается не только от теории познания в классическом смысле, но и от всякой идеи рациональности, которая не была бы производной от исследований науки. Но тем самым теряются основания, по которым стоило заниматься «рациональной реконструкцией науки», «контекстом объяснения в науке» и т. д. — короче, любыми делами, имеющими целью ответить не столько на вопрос, что есть наука, сколько на вопрос, чем она должна быть, если б была чисто рациональным занятием. Ибо ответ на второй вопрос по меньшей мере предполагает логическое предшествование критериев рациональности по отношению к нашему пониманию науки и, следовательно, их независимость в этом смысле. Добавим мимоходом, что дверь «в область туманных гаданий» не обязательно выводит к философскому разуму, т. е., Другими словами, альтернативой науке, исследующей себя, не обязательно оказывается испытующий себя разум, или, еще иначе, альтернативой сциентизму не обязательно служит априоризм. Отсюда не следует, будто «все сойдет» — девиз, который (в радикальном истолковании, все более обычном и поддерживаемом статьями самого Фейерабенда) фактически ведет к непродуктивной форме релятивизма. Магическая дверь Куна может вывести в более широкий культурный контекст (во всяком случае много шире науки и философии вместе взятых). Хотя этот контекст не Дает абсолютно надежной опоры для эпистемологического рассуждения, он предохраняет нас от эпистемологического бессилия — будь то в форме лозунга «все сойдет» или в форме сциентизма. По-видимому, современная антропология и социология знания Движутся именно в этом направлении 12. Однако такие проблемы выходят за рамки этой статьи, потому вернемся к главной теме нашего обсуждения.
