Динамика Основные направления психологического развития и роста Отчуждение (disconnection) Центрированная на отношениях психотерапия Оценка Теория из первоисточника Итоги главы Ключевые понятия Библиография Глава 8. Эрик Эриксон и жизненный цикл Биографический экскурс
в/ более волевые, одаренные, морально, психологически и умственно развитые. Безусловно, что генофонд, претерпевший столько разрушительных воздействий, не может иметь высокий показатель средней продолжительности жизни. В настоящее время рост средней продолжительности жизни в основном происходит за счет увеличения численности людей старших возрастов, что ведет к дальнейшему росту демографического старения общества и так называемой "демографической нагрузки", то есть соотношения численности работающих к численности социальных иждивенцев. Видовая и максимальная продолжительность жизни. Возраст, к которому жизнеспособность ослабевает настолько, что смерть становится неизбежной, колеблется в некоторых пределах вокруг величины называемой видовой или биологической продолжительностью жизни, т.е. характерной для человека как одного из видов живых существ. Видовой продолжительности противостоит индивидуальная продолжительность жизни, которая может и превзойти видовую и "не дотянуть" до видовой. Дискуссионной остается длина в годах видов продолжительности жизни. В разные времена и по настоящее время, рассматривая видовую продолжительность жизни, ученые /французы Жорж Луи Бюффон и Пьер Жан Флуранс, англичанин Роджер Бэкон и его соотечественница Джустин Гласе/ обсуждали гипотетическую идею о влиянии периода роста на продолжительность жизни. Рассматривая продолжительность жизни и роста животных, они выводили коэффициенты зависимости между этими периодами и предлагали использовать полученные коэффициенты для вычисления видовой продолжительности жизни человека. В итоге утверждалось, что человек может жить 100, 180, 300 и больше лет. И.И.Мечников, не отрицая сам метод исчисления, лишь высказывал сомнение в качестве расчетов. Принципиально неверно перенесение закономерностей животного мира на понимание проблем человеческого долголетия, детерминируемого, прежде всего, социальными факторами. Если использовать распространенную аллегорию с брошенным шаром или горящей свечой для выражения продолжительности человеческой жизни, то длина пути шара зависит от силы трения, а время горе- 15 ния свечи от силы ветра. Длину человеческой жизни в большей степени определяют социальные трения и ветры истории.
Раньше я уже называл эту форму нравственной жизни «демократической». Этот термин можно понимать здесь как в ток-вилевском, так и в более традиционном гегелевском смысле: ибо демократия есть форма нравственной жизни эгалитарных обществ («демократические» общества в смысле Токвиля); и она есть форма жизни, опирающаяся на всеобщий принцип индивидуальной и коллективной самостоятельности. Остается еще пояснить смысл высказывания, что демократия стала формой «нравственности» в смысле Гегеля. Попробуем дать это объяснение, напомнив некоторые ключевые аспекты токвилевского анализа. Сперва скажем несколько слов о концепции свободы у Токвиля и о ее отношении к тому, что я называю демократией. Его концепция свободы — «коммуналистская». Она неотделима от (1) идеи индивидов, согласованно действующих при распределении и решении дел, представляющих общий интерес; (2) идеи публичного доказательного обсуждения как средства прояснения, изменения и критики личного выбора мнений и толкований; и, наконец, (3) идеи равного права индивидов участвовать в процессе формирования и выбора своей коллективной жизни. «Отрицательная» свобода, материализованная в структурах гражданского общества, преобразуется здесь в «положительную» свободу согласованно действующих граждан. Эта «положительная» или «рациональная» свобода равносильна некоей форме восстановления тех общественных связей между индивидами, отсутствие которых определяет их существование как чистых независимых собственников. «Одна свобода, — пишет Токвиль, — может извлечь граждан («буржуа») из того состояния изолированности, в котором удерживает их самая материальная обеспеченность, и заставить их приблизиться друг к ДРУгу, она... ежедневно будет их соединять необходимостью понять, убедить друг друга и уступать друг другу при выполнении общего дела. Она одна... доставляет честолюбию более значительные цели, чем приобретение богатств, и творит свет, дающий возможность видеть и судить пороки и добродетели людей»17. Теперь многое из этого кажется очевидным: свобода в таком смысле может существовать только как форма нравственной жизни, т.е. как коллективная практика, пронизывающая институты общества на всех уровнях, характер, обычаи и моральные чувства его граждан. Это нечто очень похожее на то, что Токвиль открыл в институтах и повседневной жизни послереволюционной Америки. Я думаю, что Токвиль прав, приписывая глубокие различия между ходом французской и американской революций тому факту, что Constitutio Libertatis в США началось не сверху, как революция во Франции, но, так сказать, с низов общества. В конце концов, американская революция была революцией только против колониальной власти, т. е. против британской короны, тогда как политические и социальные структуры, сформированные на локальном и региональном уровне за время колониального режима, представляли собой наиболее радикальные освободительные традиции самой метрополии. Таким образом, форма демократической республики долгое время была реальностью на уровне самоуправляемых общин, местечек и региональных союзов, прежде чем она стала принципом федерального союза американских штатов. Длительная традиция местного самоуправления породила тот политический опыт, установки и интуиции, без которых американская революция не смогла бы привести к государственному строю эгалитарной демократической республики. «Произошла американская революция, — констатирует Токвиль. — Догмат верховной власти народа вышел из местной общины и овладел государственным правлением»18. И еще: «Революция в Соединенных Штатах произведена была зрелым и обдуманным стремлением к свободе, а не неясным и неопределенным инстинктом независимости. Она не опиралась на страсть к беспорядку, но, напротив, развивалась с любовью к порядку и законности»
